Ролевые игры в ''Атаке клонов''

Автор: Nexu. Дата публикации: 14 июня 2006. Категория: Пресса.

Я заметила, что аналитических статей по Эпизодам I и II написано гораздо больше, нежели по Эпизоду III. Что тому причиной — лень авторов, потеря интереса к объекту изучения или художественное совершенство «Мести ситов» — я не знаю. Однако факт остается фактом. Предлагаю вам избранную главу из поражающей своими объемами монографии под названием «The Shroud of the Dark Side». Сей труд достоин того, чтобы прочесть его целиком; я же опубликую здесь лишь привлекшую мое внимание Главу V.

«Ты собираешься стать рыцарем. Я — сенатор. Твои мысли заведут нас туда, куда нам нельзя…»
Падме Амидала, «Атака клонов»

В своей диссертации, посвященной «Скрытой Угрозе», я высказывал предположение, что преобладающими символическими мотивами в Эпизоде I были дуальность и симбиоз. Мы видели много случаев такого рода, когда один человек обладал двумя ипостасями своей личности, или таких случаев, когда два человека или две группы пребывали в зависимости друг от друга ради получения обоюдной выгоды. Эти мотивы в некоторой степени сохраняют свою актуальность и для «Атаки клонов», однако в них стала превалировать новая вариация. Наиболее часто повторяемой сюжетной канвой в Эпизоде II становится ролевая игра: осознание своей роли, принятие своей роли, переход от одной роли к другой (или попытка это совершить) и конфликт между тем, что велит вам долг и что говорит вам ваше сердце.

Вселенная «Звездных Войн» — место, где наличествует строгая регламентация; она состоит из множества слоев в виде разнообразных кастовых систем. Практически каждый персонаж обладает определенным социальным статусом того или иного рода — высоким или низким: джедаи, политиканы, особы королевской крови, военные, бизнесмены, преступники, охотники за головами, рабы и нижайшие из нижайших — дроиды. Мы, по сути, почти никогда не сталкиваемся с таким персонажем, который является обычным гражданским лицом; когда такое происходит, то этот герой, в конечном итоге, возвышается до более высокого положения. Люк Скайуокер становится рыцарем-джедаем, Хан Соло становится генералом в Повстанческом Альянсе, Джа Джа становится представителем в Сенате. Внутри каждой из социальных групп «Звездных войн» также имеются определенные ранги — особенно среди тех, кто дислоцируется на Корусканте: это бюрократы, представители, сенаторы, и сам Верховный Канцлер с одной стороны, и джедайские юнлинги, падаваны, рыцари-джедаи, джедаи-мастера и Йода — с другой.

Это — история, где у каждого есть своя роль. Роли не закреплены; со временем они изменяются. Следует обратить внимание на то, как изменились роли и актеры от Эпизода I к Эпизоду II. Процесс берет начало в финале «Скрытой Угрозы», с изгнания Канцлера Вэлорума и смерти Дарта Мола и Квай-Гона Джинна. В соответствии с аксиомой, гласящей, что природа не терпит пустоты, среди персонажей происходит цепная реакция: каждый из них смещается с занимаемой позиции, чтобы занять освободившуюся вакансию. Канцлер Палпатин берет на себя роль Канцлера Вэлорума. Сенатор Амидала и Представитель Бинкс берут на себя роль Сенатора Палпатина. Королева Джамиллия принимает роль Королевы Амидалы. Граф Дуку занимает роль Дарта Мола. Оби-Ван берет на себя роль Квай-Гона. Анакин берет роль Оби-Вана. Несмотря на то, что он — еще ученик, Анакин также принимает на себя роль Квай-Гона — как строптивый партнер скрупулезно усердному Оби-Вану.

Если чуть отойти от соблюдения формальностей, то можно даже сказать, что роль Анакина берет на себя Боба Фетт — как невинный ребенок, чье будущее мрачно,— а Трипио принимает роль Джа Джа в качестве комического персонажа. В своей диссертации по Эпизоду I я отмечал, как окружающие игнорировали Анакина и Джа Джа до момента их прибытия на Корускант; их считали чуднЫми пассажирами, прибывшими с окраин Республики. Но теперь, когда двое бывших изгоев получили представительство в крупнейших учреждениях галактической столицы, каждый станет играть важную роль в интригах Верховного Канцлера — того, кто при первой встрече по наивности не удостоил их своего внимания. (Ммм… какого канцлера? Палапатина? Уж кто-кто, а он-то был прекрасно осведомлен о выдающихся талантах Анакина. Или нет?..— Nexu)

Действия злодеев в Эпизоде II зависят от взятых на себя притворных ролей и маскарадных костюмов. Палпатин, в действительности, является повелителем ситов Дартом Сидиусом, а граф Дуку одновременно играет роли лидера сепаратистов и ситского ученика; вопрос только в том, какая из его двух личин — истинная. Некая неназванная личность — скорее всего, кто-то из ситов,— выдавала себя за убитого мастера Сайфо-Диаса. Наемница Зам Вессел на поверку оказалась «трансформером» и использовала свои возможности для того, чтобы сбить с толку как своих жертв, так и своих преследователей. Как и большинство из всех «плохих» существ в «Атаке клонов», снаружи Зам похожа на человека и выглядит весьма привлекательно, однако под этим обманчивым фасадом скрывается уродливое создание, несущее смертельную опасность.

В «Атаке клонов» также имеют место несколько случаев, когда судьбы персонажей определяются теми новыми ролями, которые они возьмут на себя в будущем. Приватная встреча Анакина с Палпатином предвещает им возможную судьбу в качестве мастера и ученика. Мастер Кеноби ненадолго принимает военный титул генерала Кеноби, после чего он превратится в эксцентричного старого отшельника Бена Кеноби. Клонированые республиканские солдаты превратятся в имперских штурмтруперов. Юный Боба Фетт вырастет и последует по стопам своего отца. Сенатор Бэйл Органа, Оуэн Ларс и Беру Уайтсан станут приемными родителями для детей Анакина и Падме. И, если выйти в рассуждениях за рамки этого временного периода, то позже, в смутное время, Лейя в качестве молодого сенатора будет вести переговоры о мире — как когда-то это делала ее мать,— а порывистый Люк станет учеником Оби-Вана и Йоды и подвергнется искушению Палпатина и Темной Стороны — как это случилось ранее с его отцом.

Разыгрывание ролей — как законных, так и самовольно принятых на себя,— занимает главную часть сюжетной интриги в «Атаке клонов». В этой главе я буду иследовать значение различных ролевых процессов, сосредоточив внимание на пяти основных действующих лицах фильма. Благодаря этому разрозненные нити всей диссертации будут собраны воедино в некое единое целое; надеюсь также, что по пути мы совершим много удивительных открытий.

Падме Амидала и Анакин Скайуокер: Посвященные

Поскольку пути Падме и Анакина плотно переплетены, имеет смысл анализировать их роли в истории вместе. Мы сможем понять развитие персонажей Анакина и Падме в Эпизоде II через классическое определение «путешествия героя», данное Джозефом Кэмпбеллом. В «Скрытой угрозе» мы наблюдали их за выполнением первой стадии путешествия, известной как Отъезд. Это — сцена, включающая в себя призыв к путешествию, наставление сверхъестественного ментора и пересечение порога на пути к неизвестности. Эта предварительная стадия заканчивается победой, после которой главному действующему лицу вручается мантия героя. Но отсюда до настоящего конца путешествия еще очень далеко.

На второй стадии эволюции героя имеет место промежуточный уровень под названием Посвящение (или инициация), когда главный герой узнает, что в жизни, помимо счастья купаться в лучах славы, есть нечто большее. В поисках дальнейших знаний и впечатлений, связанных с тайнами жизни,— которые, оказывается, намного более сложны и труднодостижимы, чем он раньше предполагал,— он переходит к роли посвященного. В качестве посвященного он стремится к познанию самого себя и желает сделать лучше окружающий его мир, но, чтобы достичь финальной стадии «путешествия героя», известной как Возвращение, ему придется пройти через череду испытаний и искушений.

«Атака клонов» начинается с того момента, как Анакин и Падме предстают перед нами в образе охваченных жаждой деятельности неофитов. Благодаря новым ролям их положение в обществе претерпело изменение, сместив, тем самым, фокус данного эпизода по сравнению с его предшественником. В Эпизоде I юные Анакин и Падме были — каждый в своем роде — жертвами безразличия Республики, как раб и лидер в изгнании. Падме обращалась за помощью к Сенату, а Анакин отправился к джедаям, чтобы начать новую жизнь, но оба были отвергнуты. Теперь, в Эпизоде II, и Анакин, и Падме стали частью именно тех институтов, которые некогда отказывались их принять.

Здесь продолжается повторяющийся мотив «Звездных войн», когда люди признают идеи или сущности,— хорошие или плохие,— против которых они некогда восставали. Следует также заметить, что в данном эпизоде совершенно не уделяется внимания обычным обитателям Республики, коих миллиарды и миллиарды, начиная с обделенных вниманием аутсайдеров из Эпизода I, ныне сделавшимися привилегированными персонами. Поначалу я предполагал, что в Эпизоде II такой ход был предпринят ради того, чтобы скрыть от наших глаз страдание жителей угнетаемых миров Республики. Подобный сюжетный элемент объяснял бы существование сепаратистского движения и мог бы заставить нас проникнуться сочувствием к неискушенным мирам, которые предпочли присоединиться к графу Дуку в деле формирования основ Повстанческого Альянса. (Речь, я полагаю, идет не о том Повстанческом Альянсе, который мы знаем по классической трилогии, а об Альянсе как антагонисте существующей государственной системы того периода.— Nexu)

Но потом я понял, что Лукас, как всегда, хочет рассказать историю через призму наших героев. Как я предполагал в конце Части I, Лукаса больше всего заботит личностная сторона его повествования, а масштабные галактические проблемы служат для нее всего лишь фоном. Поскольку нашим главным героям теперь отведены роли во влиятельных кругах Корусканта, имеет смысл позволить истории следовать за их видением ситуации, оставив судьбы бесправных жертв палпатинского режима нашему воображению. Разумеется, мы помним, откуда появились Анакин и Падме, и задаемся вопросами: «Неужели они забыли о том, насколько несправедлива Республика? Неужели они там, на Корусканте, в своих башнях из слоновой кости, настолько поглощены собой, что не осознают того, как сепаратисты используют право граждан на лучшую долю в своих целях?»

Хотя Анакин и Падме повзрослели и продвинулись вперед в социальном плане, они еще не отвыкли от своих детских привычек, что мы можем наблюдать в самом начале «Атаки клонов». Ради самосохранения Падме продолжает свою прежнюю практику использования дублерш, пока в начальной сцене не убивают Кордэ. В Эпизоде I ее игры с подменами — это просто безобидная уловка, однако теперь одна из ее дублерш погибает при исполнении обязанностей. Трагедия вызывает в душе Падме сомнения относительно мотивированности ее целей в Сенате и того, есть ли у нее причины там находиться. Капитан Тифо напоминает ей, что она не может отказаться от принятых на себя обязанностей и должна выполнить свой долг — так же, как Кордэ выполнила свой.

Позже, когда Падме инструктирует невидимого нам человека по поводу того, чтобы занять ее место на время ее отсутствия, первым нашим предположением было то, что она обращается к кому-то из своих двойников — но, как оказывается, речь идет о представителе Бинксе. Я уж было подумал, что Падме напрочь отвергла идею использования подставных лиц и полностью выросла из своего детского образа королевы Амидалы, но это оказалось не совсем так. В своих комментариях к DVD Лукас объясняет, что, пока Падме будет скрываться на Набу, сенатора Амидалу будет изображать из себя Дормэ. Так что Падме еще не вполне отказалась от этой игры. Правда, после этого момента в фильме больше никогда не упоминается о двойнике, поэтому де факто складывается впечатление, будто она прекратила пользоваться ради сохранения своей жизни услугами двойников-телохранителей.

В это же самое время Анакин тяготится своей зависимой ролью в качестве падавана Оби-Вана Кеноби. Он уверен, что по некоторым статьям превосходит своего учителя, и очень хочет достичь следующего уровня и сделаться полноценным джедаем. Когда Анакин получает задание сопровождать Падме на Набу, он воспринимает это как великолепную возможность, как свой первый шанс за все время сделать что-то самостоятельно — как джедай и как взрослый человек. Вдобавок к этому, он жаждет провести какое-то время наедине с давно потерянным из виду объектом своих детских грез.

Но миссия Анакина как защитника Падме усложнена ролью, навязанной данной ситуацией. Особенно важен тот факт, что Мейс Винду требует от них вести себя сдержанно и путешествовать в качестве беженцев. (Интересный момент: логичнее было бы предположить, что беженцы из угнетаемых миров потянутся к Корусканту, но в фильме все происходит с точностью до наоборот.— Nexu). Так что, хотя для Анакина эта поездка — первая возможность явить себя миру в качестве джедая, приказ удерживает его от соблазна объявить всем и каждому, что он — джедай. По сути, этим сводятся на нет весь восторг и привлекательность его дебютной миссии. Кроме того, он и Падме должны изображать из себя беженцев — перемещаемых граждан, не имеющих никакого общественного статуса. Здесь, в сердце Республики, где социальный статус — это всё, беженцы и крестьяне представляют из себя наиболее неприметных и малозначимых из существ. Анакин вынужден путешествовать на борту малопривлекательного фрахтовщика в качестве пассажира третьего класса вместо того, чтобы управлять своим собственным транспортом и впечатлять Падме своими выдающимися пилотскими навыками. В каком-то смысле Винду велит Анакину вернуться к тому, чем он был до того, как вошел в Храм Джедаев,— изгою которому нет места в общественном устройстве,— вместо того, чтобы дать Анакину возможность достичь более высокого уровня.

Тем не менее, гораздо большее значение имеет оценка Падме тех ролей, которые играет Анакин. Когда они впервые оказываются вместе, Падме все еще продолжает видеть в нем «того маленького мальчика, которого я знала на Татуине», чем причиняет ему большое расстройство. Скоро ей придется признать, что «тот самый Ани» вырос и сделался цельным и одаренным молодым человеком, но она остерегается выказывать по отношению к нему уважение или проявлять признаки более близкой связи — на что, по его мнению, он может расчитывать. При дворе Королевы Джамиллии Падме наносит удар по авторитету Анакина, напомнив всем, что он — пока только ученик-падаван, «а не джедай еще». Она лишает законной силы его миссию в качестве ее защитника, самостоятельно определив место для их убежища вместо того, чтобы подчиниться ему. Во всех аспектах своей миссии Анакин оказывается лишенным социального статуса: на публике он должен скрывать ото всех, что он — джедай, а в лицо ему люди заявляют, что он еще не джедай.

Так кем же является Анакин Скайуокер? По сути, он — просто-напросто влюбленный юноша. Поскольку с его идентификацией в качестве джедая вышли проблемы, опорой Анакину остаются одни лишь эмоции. Наконец-то оказавшись наедине с Падме (даже если он и не может заставить ее принять его в новой роли — роли джедая), он, возможно, надеется на то, что сможет заставить ее принять его в иной роли — роли ее возлюбленного. Падме дает отпор его ухаживаниям, хотя из ее поведения очевидно, что она испытывает влечение по отношению к нему. Анакин, в конце концов, отбрасывает притворство и открывает перед нею свое вердце, но Падме настаивает на том, что романтичные отношения между ними невозможны. И это не потому, что она не любит его, или они не совместимы друг с другом как индивидуумы, а потому, что их роли в обществе запрещают какую бы то ни было привязанность.

На следующе утро после того разговора Анакин решает, что должен помочь своей матери. Поскольку его романтические притязания были отвергнуты, он возвращается к своей основной роли — роли сына Шми. В этой поездке он не будет путешествовать инкогнито — он позволит миру увидеть то, что он — джедай. Также на сей раз Анакин вернет себе роль высококлассного пилота и совершит полет на своем собственном судне — вместо того, чтобы ехать, как пасивный пассажир. Падме рещает сопровождать его, но она предпочитатет вести себя осторожно и прячется под покровом ниспадающих одежд.

После неудачи, произошедшей на Татуине, Анакин вступает в конфликт со своей ролью джедая. С одной стороны, он сердится на Орден Джедаев за то, что они не позволяли ему раньше спасти свою мать, но, в то же самое время, он чувствует свою вину за то, что оступился с джедайской дорожки и утратил над собой контроль. Чувствуя себя потерянным и опустошенным, он решает, что отныне должен строго следовать правилам джедаев и, таким образом, искупить свою вину. Но тут наступает черед для Падме самоутверждаться: она требует, чтобы они отправились на Джеонозис. Устав от лжи, она хочет действовать, как сенатор, и искать дипломатическое решение выхода из кризиса — вместо того, чтобы продолжать скрывать ото всех, кто она такая.

Оказавшись на Джеонозисе лицом к лицу со смертью, Падме, в конце концов, избавляется и от оставшихся предрассудков в отношении Анакина. Точно так же, как роль джедая привела Анакина к провалу на Татуине, ее роль в качестве члена Сената подводит ее на Джеонозисе. Поэтому Падме решает, что настал момент позабыть о своих социальных ролях и признаться друг другу в любви. В тот момент, когда им казалось, что они вот-вот умрут, и терять им нечего, это оказалось достаточно простым выбором, однако после того, как опасность миновала, все вновь усложняется. Падме падает с республиканского воздушного транспорта, и Анакин желает спасти ее, находясь под впечатлением недавних романтических признаний. Оби-Ван жестко напоминает ему о том, что его обязанности джедая требуют иного. Как ни странно, но именно вера Падме в то, что каждый должен делать свое дело, убеждает Анакина повиноваться своему учителю — хотя ранее Падме пренебрегла своим долгом ради личных чувств.

В итоге мы видим, что Анакин и Падме так и «не пришли в чувство» и не отреклись от своих любовных обещаний — так, словно это было поспешное заявление, сделанное в момент отчаяния. Напротив, эти слова привели обоих к тайной свадьбе на Набу, где они приняли на себя новые роли: мужа и жены; правда, продолжая держать это от всех в секрете. Мы видим, что они не отказались от своих ролей джедая и сенатора, полностью изменив, тем самым, свое прежнее отношение к «жизни во лжи». В действительности, их запрещенный брак представляет из себя, по большей части, недопустимые отношения между Орденом Джедаев и Республикой.

Чуть ранее, когда Падме утверждала, что их социальный статус делает близость между ними невозможной, она говорила Анакину: «Твои мысли заведут нас туда, куда нам нельзя…» Однако они уже живут в таком месте — в Республике, чье нынешнее состояние вызывает лишь печаль, и где джедаи и политиканы давно уже спят в одной постели. Слова Падме подразумевают, что она видит необходимость в разделении джедаев и Сената — хотя она осознает, что джедаи давно уже в кармане у Канцлера и неспособны к самостоятельным действиям. Иными словами, принцип разделения нарушается в самых широких масштабах. Тайная свадьба Анакина и Падме олицетворяет собой уже существующую неуместную и неустойчивую связь между джедаями и республиканским правительством: это два союза, которые станут причиной взаимного краха всех сопричастных.

Но все не потеряно. Этот несчастливый роман, возможно, и повлек за собой катастрофу, но, в то же самое время, он разжег яркое пламя сопротивления — если перефразировать «Журнал Уиллов»,— которое принесет в галактику угнетенных и забитых народов свет новой истины. По сути,— как отмечает аналитик Пол Ф. Макдональд в своем эссе «When All the Galaxy Was Young»,— весь Эпизод II — это история о сотворении. На примере клоновых инкубаторов Камино и фабрики дроидов на Джеонозисе мы видим два разных индустриальных конвейера, штампующих солдат — что является оскоблением естественного, природного процесса воспроизводства. Мы также видим, как Йода подготавливает новое поколение джедаев — детей, забранных из семей и взращиваемых в Храме Джедаев в эмоционально ограниченой атмосфере. Эти клоны, дроиды и джедаи столкнутся между собой и погибнут в будущих войнах, итогом которых станет преобразование Республики в Империю.

Но посреди этого хаоса Анакин и Падме зачнут своих близнецов, рожденных от любви между мужчиной и женщиной — в противоположность трем искусственно порожденным военным фракциям Войны Клонов. Хотя Люка и Лейю вырастят приемные родители, у них будет возможность иметь нормальное детство и испытывать те чувства, благодаря которым люди и становятся людьми. Пробудившаяся любовь Анакина к своим детям станет тем, что искупит его грехи и приведет Силу к равновесию. В конце концов, статус родителя — это высшая роль и обязанность из тех, которые человек принимает на себя, и этот факт приводит нас прямо к тому, чем являются «Звездные войны» в целом.

Джанго Фетт: прародитель моральной двусмысленности

Лукас предпринял гениальный ход, сделав нового персонажа одновременно и генетическим прототипом для клонированой республиканской армии, и отцом Бобы Фета. Конечно, вначале он не планировал ничего подобного. Лукас всегда говорил, что создал Бобу Фетта лишь потому, что ему нужен был охотник за головами, который будет преследовать Хана Соло,— но он никогда не собирался наделять этот персонаж каким-то более глубоким смыслом. Неожиданная популярность Бобы позволила ему все эти годы оставаться в центре внимания ЗВ-сообщества, и, когда Лукасу потребовался охотник за головами, который станет прародителем имперских штурмтруперов, он подумал: а что, давайте объединим этих персонажей с Бобой Феттом. По словам Лукаса, у него всегда были неопределенные мысли по поводу того, что Боба связан со штурмтруперами, и подобный сюжетный ход позволяет ему узаконить эти отношения.

Джанго Фетт стал жестом доброй воли по отношению к тем фанатам, которые ранее почитали Бобу Фетта — даже при том, что имеющиеся для этого основания были весьма скудны; однако воскрешение Лукасом легенды Фетта сделано не из одного лишь желания угодить. Боба Фетт с самого начала произвел на нас такое впечатление, прежде всего, потому, что он во всей саге «Звездных Войн» он был наиболее понятным воплощением моральной двусмысленности. А моральная двусмысленность — это то, что в Эпизоде II символизирует создание армии клонов.

Когда средства массовой информации рассуждают о долговременной привлекательности «Звездных войн», они почти всегда приводят в качестве аргумента воображаемую черно-белую этику саги, в которой совершенно очевидно, кто — хорошие ребята, а кто — плохие. Подобная оценка всегда заставляет меня задаваться вопросом: действительно ли эти журналисты видели все фильмы? Хотя это, в какой-то степени, и справедливо для «Новой надежды» с ее четким противопоставлением злой Империи и сражающихся за свободу Повстанцев, такое упрощенное представление саги не срабатывает, когда в «Империи» и «Возвращении джедая» появляются сложные моральные коллизии. Настоящий смысл всей истории в том, что в нас есть и добро, и зло, и каждый из нас должен сделать свой личный выбор относительно того, какую сторону принять.

Конечно, наиболее четко эта идея выражается в отношениях между отцом и сыном, между Вейдером и Люком, но данная динамика чревата тернистыми психологическими следствиями, которые аудитория должна преодолевать. Это создает проблемы в понимании фильма случайными зрителями — или детьми. В момент выхода Эпизода V мне было десять лет, и я предпочитал верить, что Вейдер лгал Люку насчет того, что он — его отец, ради того, чтобы ввести его в заблуждение. Но тут кино дало нам другого героя, чьи негативные черты были не столь очевидны — таинственного охотника за головами, Бобу Фетта. Хотя он и работал на Дарта Вейдера и Джаббу, официально Фетт не примыкал ни к Империи, ни к Повстанцам. Он был сам по себе, и его преданность принадлежала тому, кто больше заплатит. Его неясные моральные принципы, вкупе с вооружением, красочной броней и вызывающим поведением, обеспечивали ему фактор «крутости», которого не было у других героев «Звездных войн». И если мы, дети, воспринимали историю происхождения Люка в штыки, то по отношению к Фетту с его сомнительной натурой у нас не было никакой неприязни — а его action-фигурки были у нас в числе любимых.

При создании Джанго Фетта Лукас использовал весь накопленный опыт моральной двусмысленности, и антигерой становится отцом клонов. Приквелы в этическом смысле представляют гораздо более сложную эпоху, полную переживших трагическое падение героев и коварных злодеев, поэтому Лукас нуждался в некоем дополнительном элементе, чтобы акцентировать наше внимание на специфической двусмысленности, окружающей армию клонов. Если бы генетической основой для них стал какой-то новый персонаж, мы относились бы ко клонам чересчур односторонне,— как к злым персонажам,— основываясь на их сходстве с имперскими штурмовиками. Но, видя, что клоны являются наследниками того же рода, что и Боба Фетт, мы относимся к ним нейтрально и, возможно, даже с долей восхищения — по старой памяти.

Как я писал в Части IV, на Камино царит атмосфера безразличия и бездушия. Джанго привносит единственный элемент человечности в антисептический мир каминоанцев, доказывая тем самым, что они не могут клепать человеческих клонов в своих лабораториях без человеческого участия. Поэтому мы связываем армию клонов не только с равнодушием алиенов, но и с абсолютно человеческой природой наемников, представленных Джанго Феттом и взрослым Бобой. Короче говоря, мы должны представлять армию, выращиваемую в инкубаторах Камино, просто как инструмент — изначально ни хороший и ни злой. Несмотря на скрытый подтекст того факта, что они облачены в знакомую белую броню, клоны не обладают никакими моральными достоинствами, пока некая властная рука не отправит их в бой — во имя одних или других идей.

Следует также отметить, что нам, наконец, становится известным тайное до этого момента происхождение Бобы Фетта: он был клоном некоего негодяя, произведенным в то же самое время, что и первые армии Войны Клонов. Помимо того, что данный сюжетный ход, на радость поклонникам, увязывает вместе кое-какие разрозненные нити из мифологии «Звездных войн», он, также, дает нам возможность понаблюдать за интересными отношениями между отцом и сыном. Как я уже отмечал в Части IV, Джанго и Боба не могут служить противопоставлением Вейдеру и Люку. Будучи безжалостным охотником за головами, Джанго, тем не менее, выказывает все признаки отцовской любви и имеет нормальные отношения с юным Бобой — особенно, по сравнению с дисфункциональными Скайуокерами. Это добавляет образу Джанго эмоциональную глубину и доказывает, что он — не просто хладнокровный наемник. Откровенно мужские черты его персоны дополнены женским подходом к воспитанию ребенка. Он вовсе не святой, но, по крайней мере, Джанго — человек многосторонний. Каминоанский процесс производства клонов истребляет из ДНК всякую человечность, дабы породить бесчувственных солдат, лишенных женского начала. У Бобы Фетта нет матери, а у Анакина Скайуокера нет отца. Наполненные трудностями судьбы обоих этих персонажей отражают, помимо всего прочего, недостаток равновесия мужского и женского начал — в необщепринятом смысле.

Правда, остается один вопрос: почему Джанго решил взрастить одного немодифицированого клона в качестве своего сына? Лукас не предлагает никакого ответа, вероятно потому, что, по его мнению, причина очевидна: Джанго хотел быть отцом. Можно лишь предположить, что некие биологические или социологические проблемы мешали ему завести сына нормальным способом. В конце концов, «Звездные Войны» — это, по сути, история о сущности родительского статуса, и, когда Лама Су характеризует желание Джанго как «любопытное», Лукас, вероятно, иронизирует над нечеловеческим менталитетом, у которого отеческий инстинкт вызывает подобного рода осуждение.

Джанго завершает свою миссию на Джеонозисе, где он оставляет свою роль отца всех клонов ради выполнения роли слуги и телохранителя Дарта Тирануса aka графа Дуку. Джанго успешно защищает Дуку в самом начале атаки джедаев, но потом сталкивается на арене с Мейсом Винду; в его реактивном ранце происходит сбой, из-за чего джедай-мастер с легкостью его обезглавливает. Таким образом, Джанго оказывается убитым до того, как появляется армия клонов, и такой расчет времени весьма важен — по двум причинам.

Во-первых, несмотря на то, что мы знаем, насколько могущественную армию могут представлять из себя клоны, мы видим, что человек, послуживший прототипом для них — смертен. Джанго Фетт — это человек, который может быть убит одним-единственным противником. Даже если клоны — всего лишь точные копии этого склонного к ошибкам индивидуума, благодаря несметному количеству они практически неуязвимы. Помимо этого, есть некоторый символизм в том, что Джанго погибает от рук джедая, так как джедаям, в конце концов, придется встретиться в бою с армией клонов. Винду, возможно, и способен убить «оригинальный экземпляр», но избавиться от всего его потомства джедаям будет не так-то легко.

Отсюда проистекает вторая — и более важная — причина, почему Джанго должен был быть убит до прибытия республиканской армии: это было сделано для того, чтобы ему не пришлось сражаться со своими собственными детьми. На некоторых рекламных снимках для «Атаки клонов» Джанго был изображен во главе полка клонов, что подразумевало, тем самым, что они — объединенные силы зла, которые Джанго ведет в бой. Но, конечно, в итоге все вышло не так. Этот вопрос я уже частично освещал в Части I и Части IV, когда писал, что прибытие армии клонов на Джеонозис ставит целью ввести нас в замешательство и задаться вопросом: кто против кого сражается и почему. Лукас хочет, чтобы мы сами поразмышляли над этим обстоятельством, поэтому, когда начинается резня, он пытается сохранять хрупкий баланс. Если бы мы увидели, что Джанго поднял руку против своих собственных клонов, тотчас стало бы слишком очевидно, что здесь что-то неправильно. Лукас должен был исключить Джанго из игры и заставить нас на какое-то время забыть о нем в самом начале молниеносного наступления армии клонов. В этом месте мы, по задумке, сосредотачиваем внимание на том неожиданном обстоятельстве, что джедаи сражаются на стороне клонов, а не впадаем в смятение при виде Джанго, сражающегося против них.

Смерть Джанго становится классической мотивацией для Бобы Фетта: ребенок становится свидетелем убийства своего родителя и вырастает с мыслями о мести, следуя своему личному кодексу правосудия — как человек с изломанной судьбой. Боба в символическом жесте поднимает с земли шлем своего мертвого отца, принимая на себя роль Джанго — самого опасного охотника за головами во всей галактике. Здесь он отличается от Люка, который в столь юном возрасте избежал участи стать свидетелем гибкли собственного отца. Благодаря тому, что Люк, когда он узнает правду, находится уже в более зрелом возрасте, он способен противостоять притягательной силе черной брони своего отца, вместо этого выбирая свой собственный путь. Если следовать теме, то это также свидетельствует о том, что Люк — настоящий сын, а не просто буквальная копия своего отца.

C-3PO: Провал Дипломатии

Самый оклеветаный и недооцененный (хотя и у него среди почитателей «Звездных войн» могут быть свои поклонники), C-3PO — обязательный элемент в сюжетной канве саги. Если считать, что вся классическая трилогия, по сути, была рассказана с точки зрения Трипио и Арту, то заниженая роль дроидов в приквельной трилогии вызвала у некоторых зрителей разочарование (а может, наоборот — облегчение). Помимо неоднозначно воспринятого фанатами открытия, что Трипио создал Анакин, на долю этого дроида в Эпизоде I не досталось больше почти ничего, и только во второй половине «Атаки клонов» наступает его звездный час. На сей раз протокольному дроиду, при его ограниченном экранном времени, удается сделать намного больше. Теперь становится ясно, что в приквеле Лукас действительно предполагал для дроидов значимые роли, а не просто прицепил их сбоку, дабы пробудить у зрителя ностальгические чувства.

Здесь становится ясно, что в какой-то момент между этими двумя трилогиями Трипио подвергается процедуре стирания памяти; в противном случае, он помнил бы Татуин, Скайуокера, семью Ларсов и другие впечатления, с которыми ему пришлось вновь столкнуться в классической трилогии. В этом смысле Трипио служит эквивалентом зрительской аудитории, созерцающей сагу в обратной хронологии. Во время классической трилогии ему известно об исторических событиях не больше, чем всем нам — несмотря на то, что он был их непосредственным участником. Для него все так же ново, как и для нас. После того, как на экраны выйдет Эпизод III, и мы сможем увидеть всю историю целиком, мы будем воспринимать пораженного амнезией дроида в оригинальных фильмах как способ сохранения точки зрения той, первоначальной, зрительской аудитории.

Анакин создает Трипио, как протокольного дроида, подразумевая, что он будет помогать его матери. Многие отмечали непригодность такого дроида для работы в лавке старьевщика — точно так же, как позднее Оуэн Ларс отвергал потребность в «этикете и протоколе» на ферме по добыче влаги. Мы можем представить действия Анакина более рациональными, предположив, что в его распоряжении были лишь запчасти от протокольного дроида, и, будучи ребенком, он, возможно, не осознавал, что Шми предпочла бы запрограммировать этого дроида на выполнение более практичных обязанностей. (Вообще, рабы, имеющие слуг-дроидов — это весьма оригинальная идея Лукаса, если не сказать больше.— Nexu). Так или иначе, но Анакин создал дроида, обладающего такими талантами и способностями, которые никогда не смогли бы найти применения на захолустном Татуине. Трипио должен был покинуть свой дом и обрести свою судьбу среди звезд — иными словами, чопорный протокольный дроид, насколько бы невероятным это не казалось, должен был совершить путешествие героя — точно так же, как это делали Скайуокеры.

Несчастливый путь Трипио к обретению самого себя начинается в тот момент, когда Анакин вновь встречает его в Эпизоде II и втягивает его в приключения на Джеонозисе. Возможно, в результате постоянного нахождения рядом с Падме, в царстве политики и дипломатии, Трипио продолжает совершенствовать свои способности по части этикета и взаимоотношений между людьми и киборгами — то, что ему и положено делать. На самом деле, мы уже видели, что Трипио успешно завершил свое «путешествие героя». В «Новой Надежде» он неохотно принимает призыв к приключениям. В фильме «Империя наносит ответный удар» он подвергается стрессовым испытаниям и перипетиям, за которыми следуют расчленение и возрождение. В «Возвращении Джедая» он переживает пародийный апофеоз славы, сделавшись богоподобным существом, наделенным «магической силой» и творящим благо для своих друзей, вербуя новых союзников, когда в этом возникает потребность.

Но так выглядит этот путь с нашей точки зрения. Давайте вернемся к первоначальному «преодолению Трипио первого порога», как это описывается в его странных приключениях на Джеонозисе. После того, как Анакин и Падме в поисках Оби-Вана покидают свой корабль, Арту хочет последовать за ними и оказать свою помощь. Трипио принижает героический порыв Арту, провозглашая возложенные на них роли: Трипио запрограммирован, чтобы разбираться в людях, тогда как Арту — простой механик, не обладающий квалификацией в подобных вопросах. Однако дроиды оказались в точке соединения, где привычные роли начинают претерпевать изменения. Арту снова проявит себя в качестве героя в таких вещах, которые выходят за рамки его квалификации как астромеха, а Трипио переживет трансформацию из протокольного дроида в нечто иное.

Достигнув обрыва, с которого открывается вид на сборочный цех боевых дроидов, Трипио выражает отвращение к этой индустриальной панораме: «Машины создают машины. Какое извращение!» Это кажущееся абсурдным замечание имеет значение, потому что, как в зеркале, передает то, о чем, вероятно, думал Оби-Ван, совершая экскурсию по фабрике клонов на Камино. У Лама Су не возникало таких эмоций, которые мог бы ощутить человек, созерцая выращенных в инкубаторах человеческих клонов, поэтому мы также не будем подвергать серьезному анализу то, как наделенный разумом робот мог бы расценить сборочную линию по производству роботов. Замечание Трипио отражает его предубежденность относительно того, что дроидов делают машины — в конце концов, сам-то он был создан человеческими руками, то есть, получился «естественным» путем! Трипио почитает Анакина как своего творца, своего отца, божества, и находит грустным тот факт, что у этих дроидов не будет такого живого создателя, которого они могли бы назвать своим. Конечно, это весьма похоже на противоестественное воспитание клонов.

После того, как Арту сталкивает его головой вниз на тот самый сборочный цех, который он нашел столь отвратительным, Трипио оказывается на конвейерной ленте и вмиг лишается головы. Автоматизированная сборочная линия приваривает его голову к телу боевого дроида, а голову боевого дроида — к его телу. Трипио, разделившись надвое, неохотно примыкает к остальной части армии дроидов и выступает против джедаев.

На поверхностном уровне, происшествие с раздвоением личности Трипио походят не на что иное, как на глупый комический элемент — возможно, слишком нелепый и фривольный, в противоположность сложившейся смертельно опасной ситуации. Во время сеанса он, наверное, вызвал в свой адрес множество нелестных слов, но, если отбросить шутки в сторону, то появление Трипио в качестве боевого дроида имеет весьма большое значение. Далекий от того, чтобы быть бессмысленным или неуместным, этот побочный сюжетный ход, в действительности, отражает и развивает ключевые моменты главной истории.

Когда голова Трипио оказывается на плечах боевого дроида, его первой репликой становится: «Я совершенно сбит с толку». Как только к кульминационному моменту фильма воедино сходятся несколько сложных сценарных линий, сознание аудитории начинают перегружать множащиеся вопросы о персонажах и их побуждениях: кто прав, кто неправ, кто лжет, кто говорит правду, что здесь происходит? По режиссерской задумке, здесь мы должны испытывать потрясение и сомнение — и Трипио снова служит представителем зрителей, передавая наше замешательство.

Ввязавшись в сражение вопреки своей воле, Трипио твердит, что он «запрограммирован для этикета, а не для уничтожения». Это заявление отражает изменение в политических делах Республики, потому что на смену дипломатии и переговорам пришли вооруженные силы. Как живое воплощение орала, перекованного в меч, Трипио символизирует неудачу Падме в попытке предотвратить создание армии. Орудия мира и правосудия Республики теперь стоят на грани войны. Несмотря на сделанное ранее утверждение Винду о том, что джедаи — не солдаты, джедаи внезапно обнаружили, что сделались полевыми генералами и командуют армией, которую они никогда прежде не видели.

Имеет значение также тот факт, что голова Трипио оказалась отделенной от его тела, и две его части начинают жить своей собственной жизнью. Это означает противоречие между рациональным сознанием и эмоциональным порывом — центральный мотив саги «Звездных Войн» и главное препятствие, с которым Анакин и Падме сталкиваются в Эпизоде II. Разделившийся надвое Трипио утрачивает контроль над обеими сторонами своей личности. Хотя он испытывает ужас при виде совершаемых им разрушительных действий, он не в состоянии остановиться. Его затруднительное положение символизирует то, как опасно разделять подсознание и суперэго, и как опасно, когда та или иная сторона выходит из-под контроля.

Символизируя собою идею о том, как хороший человек становится плохим, Трипио предвещает судьбу Анакина — своего творца. Как и Трипио, Анакин утрачивает часть своего «я» и превращается в злодея; кроме того, Анакин также подвергнется расчленению, и остатки его тела будут соединены с отвратительной механической конструкцией. Позолоченый кибернетический протез Анакина в конце Эпизода II даже похож на руку Трипио. В этом контексте, случайный возглас Трипио — «Умрите, джедайские собаки!» — превращается из юморичтического в пугающий, потому что это — та самая угроза, которую потом исполнит изменившийся Анакин.

В конце Трипио благополучно избегает участи быть погребенным под грудой останков боевых дроидов благодаря вмешательству своего верного приятеля-астромеха. В самый разгар вероломной битвы Арту старательно воссоединяет голову и тело Трипио, возвращая раздвоившуюся личность протокольного дроида в прежнее состояние. Эту небольшую сцену можно сравнить со сценой спасения Люком своего отца, когда он возвращает Анакину Скайуокеру его утраченное «я» и вновь пробуждает в нем человечность. Оба акта демонстрируют тот факт, что даже в самые темные времена сила веры и сострадание способны излечить и вернуть кого-то в прежнее состояние.

Неплохо для глупой комической сценки, да?

Йода: капитан тонущего судна

В конце давайте посмотрим на разные роли, сыгранные Йодой в «Атаке клонов». После выхода на экраны Эпизода I обсуждалась идея относительно того, что Мейс Винду, возможно, является лидером Совета Джедаев — или, по крайней мере, обладает равным с Йодой статусом. Последовавший за ним фильм не оставляет за подобными идеями права на жизнь, поскольку становится очевидно, что Йода является Мастером. Неоднократно на протяжении всего фильма персонажи отмечают его джедайские навыки фразами вроде «сравниться с мастером Йодой», «столь же мудрый, как мастер Йода», «даже более могущественный, чем мастер Йода» — и так далее. Этим подразумевалось, что мы должны расценивать Йоду как превосходящую фигуру среди джедаев, эталон, на основании которого оцениваются все остальные.

В Эпизоде II Йода изображен учителем самых юных студентов-джедаев — это та его функция, о которой часто упоминалось, но которую прежде никогда не показывали. В этой его ипостаси мы видим возвращение эксцентричного, по-детски наивного Йоды, ранее виденного лишь однажды — во время первой встречи его и Люка на Дагобе. Джедаи полностью изменили обычную традицию, когда самые мудрые ученые отвечают за подготовку заканчивающих образование студентов и помогают им достичь уровня дипломированного специалиста; Йоде поручено воспитание детишек из детского сада. Это не означает, что Йоде предоставили работу полегче, учитывая его превосходящее положение; данная ситуация отражает тот факт, что джедаи особое внимание уделяют управлению эмоциями и развитию самодисциплины уже на самом раннем возрасте, а это, в свою очередь, требует от преподавателя серьезных педагогических навыков. В этой сцене есть щемящая нота, которую большинство зрителей, возможно, не ощущают. Нам известно, что вскоре джедаев ожидает истребление, и никто из детей, которых мы здесь видим, никогда уже не станут взрослыми джедаями.

Помимо обучения юных учеников, у Йоды есть обязанность быть лидером всего Ордена Джедаев. Кажется, что он больше, чем кто-либо из джедаев, понимает величину опасностей, угрожающих с данный момент Республике. Йода уверен, что где-то там ситы втайне разрабатывают некий грандиозный план; их усилия, по его мнению, направлены на очернение репутации джедаев. Ни у одного из джедаев нет способности видеть сквозь удушающую черноту — как тогда, когда Йода ощутил смятение Анакина на Татуине (Йода также — единственный из всех, кто может слышать протестующие возгласы недавно умершего Квай-Гона Джинна — что бы они не предвещали). В классической трилогии мы видели, как Оби-Ван и Люк ощущали боль и смерть, распространяющиеся по всей галактике, так что мы знаем, что ощущение «волнения в Силе» — это такая способность, которой должен обладать каждый настоящий джедай. Однако даже уважаемый Мейс Винду не в состоянии почувствовать рябь в Силе, вызванную душевным смятением Анакина. И он, и Йода ничего не знали о существовании армии клонов на Камино — пока Оби-Ван не открыл им глаза.

По этой причине Винду предлагает, чтобы они поставили в известность Сенат относительно своих уменьшившихся возможностей, однако Йода выступает против такого признания. По мнению Йоды, они слишком заняты проблемой ситов и исходящей от них угрозы, чтобы давать другим недругам шанс использовать их уязвимость. Эта ложь явилась судьбоносным решением, поскольку все следующие промахи, допущенные Орденом Джедаев, произошли из-за их невежества и самонадеянности перед лицом коварных ситов. В этот ключевой момент Йода велит джедаям бороться с противоречиями внутри себя. Ранее джедаи делали то, что считали честным и правильным,— даже если на самом деле они ошибались,— но здесь мы видим, что они намеренно выбирают путь лжи. По всей вероятности, подобные решения Йоде еще не раз придется принимать в Эпизоде III.

Скорее всего, это не единственная тайна, которую Йода и Мейс Винду скрывали от остальных. Предполагается, что к началу Эпизода II Оби-Ван остается единственным из ныне живущих джедаев, столкнувшимся с Владыкой Ситов и победившим его. (Ну, положим, Дарт Мол — это все-таки не Владыка Ситов.— Nexu). Этот Владыка Ситов убил джедая, бывшего наставником Оби-Вана и Анакина. Следовательно, стоило бы ожидать, что Оби-Ван и Анакин будут отчетливо осознавать, что ситы все еще остаются реальной, хотя и невидимой, угрозой. Но они никогда не упоминают о ситах, никогда не рассматривают их в качестве основных подозреваемых в тех попытках убийства и заговорах, которые они расследуют. Самым простым объяснением этому может быть то, что Йода и Винду никогда не делились ни с кем своими выводами относительно того, что Квай-Гон был прав, и Дарт Мол является Владыкой Ситов. Мы видим, что они обсуждают проблему ситов только между собой, пока на сцене по появляется граф Дуку. Возможно Оби-Ван и Анакин не понимают, что на самом деле они столкнулись с ситом, и у них нет никаких идей относительно того, что замышляют ситы в темноте. Искренне удивленная реакция Оби-Вана на разоблачения Дуку (когда он говорит о сите, управляющем Сенатом — Nexu) означает, что он, возможно, не возвращался к теме «исчезнувших» ситов с тех самых пор, как десять лет назад о них упомянул его наставник. Если это так, то секретный сговор Йоды и Винду уже внес свой вклад в процесс распада Республики.

Даже на фоне неожиданных открытий, связанных с армией клонов и заговором сепаратистов, джедаи остаются пассивными, пока Сенат не предоставляет Палпатину «чрезвычайные полномочия». Росчерком пера Канцлер разрешает применение уже готовой армии клонов, превратив ее в санкционированное орудие джедаев, направленное против сепаратистов. Йода решает лично возглавить армию и повести ее в бой на Джеонозис. Это кажется несвойственным характеру Йоды, который всегда выступал против агрессии и войны — вот так, сразу, принять на себя роль полевого генерала и возглавить великую армию, аналогов которой не существовало. Однако, за решением Йоды может стоять подоплека, на первый взгляд не столь очевидная.

В кульминационной стычке между Йодой и графом Дуку мастер-джедай принимает на себя еще одну несвойственную ему роль — роль соперника в рукопашной схватке. Здесь Йода, наконец, вступает в классический джедайский поединок, облачаясь в мантию «великого воина» — именно этот образ рисовался в воображении Люка в фильме «Империя наносит ответный удар». Роли, соответствующие каждому противнику, имеют решающее значение в этом сражении между двумя пожилыми мастерами. Дуку, стараясь нанести поражение джедаю-мастеру, чье величие признают все, стремится продемонстрировать, что он стал более могущественным, чем любой из джедаев. Йода быстро доказывает, насколько самонадеян Дуку, демонстрируя ему первоклассное владение Силой. Любая попытка навредить Йоде, используя против него Силу, глупа: крохотный джедай-мастер умело противостоит врагу в поединке на световых мечах.

Поединок проливает свет на характер прошлых отношений Йоды и Дуку. В более ранней сцене, в тюремной камере Оби-Вана, Дуку сообщает, что Квай-Гон Джинн некогда был его учеником. Во время схватки на световых мечах Йода обращается к Дуку как к своему «прежнему падавану». В этот момент мы представляем последовательную цепь отношений «учитель-ученик», соединяющую главных героев приквельной эры: Йода обучал Дуку; Дуку обучал Квай-Гона; Квай-Гон обучал Оби-Вана; Оби-Ван обучает Анакина. Цепочка мастеров и падаванов, передающих знания джедаев от одного поколения к другому, прерывается лишь вмешательством ситов. И это позволяет нам сравнить воспитательный процесс джедаев и ситов.

Методика джедаев основана на принципе личного роста, когда каждому ученику, в свою очередь, предоставляется возможность стать мастером. Из того немного, что нам известно об истории Владык Ситов, можно заметить, что положение ученика-сита не предусматривает больших возможностей для продвижения. Сидиус — наставник Мола, а также Тирануса и Вейдера. Мы видим Дуку, искушающего Оби-Вана, и Вейдера, пытающегося совратить Люка; каждый ученик-сит лелеет надежду, что ему удастся свергнуть Палпатина, однако ни один слуга так и не смог стать господином. Если рассматривать ближайшую перспективу, то эта отличительная особенность дает ситам преимущество, поскольку позволяет Палпатину довести до конца свои темные замыслы относительно завоевания всей галактики. Однако в более широком понимании вещей система джедаев, где вся надежда возлагается на молодое поколение, позволяет им возродиться после почти полного исчезновения и взрастить нового героя, который поможет нанести поражение дряхлеющему и закоснелому мастеру ситов.

Со сражения между Йодой и Дуку впервые возникает прецедент, когда бывший наставник и падаван меряются силой в схватке на световых мечах — впоследствии это же повторят Оби-Ван и Анакин в Эпизодах III и IV. Посчитав, что для Йоды он слишком достойный соперник, Дуку ускользает, обрушивая на головы раненых Оби-Вана и Анакина огромную балку. Йода тотчас отбрасывает оружие и использует Силу, чтобы оттолкнуть падающий предмет на безопасное расстояние от поверженных друзей, давая Дуку, тем самым, шанс сбежать. Мы интуитивно чувствуем, что Йод сделал правильный выбор, но вот следовал ли он должным образом джедайскому кодексу?

Вспомните, что лишь несколькими мгновениями ранее Оби-Ван читал Анакину наставления, запрещая ему спасать Падме вместо того, чтобы остановить Дуку. Но сейчас Йода спасает Оби-Вана и Анакина за счет того, что позволяет Дуку уйти. Кодекс Джедаев запрещает привязанность, и, конечно же, это правило распространяется на джедаев-соратников в той же степени, что и на гипотетических возлюбленных. Мы знаем о том, что позже Йода говорит Люку: он должен пожертвовать своиим друзьями, если уважает то, за что они сражаются. Настоящий джедай должен был сделать следующее: сконцентрироваться на Дуку и позволить Оби-Вану и Анакину погибнуть. Но Йода не хочет этого делать. Если мы вернемся чуть назад, к моменту его прибытия на Джеонозис, то его первый приказ, отданным клонам, состоял в том, чтобы создать кольцо защиты вокруг выживших джедаев и спасти их. Вне всякого сомнения, Йода выказывает признаки привязанности к своим собратьям-джедаям и, несмотря на долг, позволяет этим чувствам оказывать влияние на свои поступки.

Я рассматриваю это как свидетельство того факта, что философия джедаев дала трещину, и что она несостоятельна. Это — кодекс поведения, который выглядит значимым на бумаге, и который наставники могут легко внушать своим ученикам-падаванам, но на практике он срабатывает не всегда. Кодекс Джедаев слишком ограничен, чтобы дать своим последователям возможность преодолевать все испытания реального мира, сохраняя необходимый баланс между разумом и чувствами. Конечно, самый мудрый и самый могущественный из джедаев не может этого не видеть.

И я полагаю, что Йода это знает. Его финальные высказывания на Корусканте подтверждают, что у него нет никаких иллюзий относительно действий джедаев на Джеонозисе. Оби-Ван и Мейс Винду верят, что они одержали тяжелую победу, но Йода понимает, что Республика охвачена влиянием темной стороны. Йода полностью осознает, что их действия в первом конфликте Войны Клонов способствовали тому, что галактика совершила поворот от демократии к диктатуре. Но почему же он согласился повести армию клонов и позволил им организовать спасение джедаев, если знал, что это было неправильно? На мой взгляд, Йода понимает, что джедаи и Республика обречены на то, чтобы увлекать друг друга в пропасть, но он ничего не может с этим поделать.

Некоторые намеки на такое поведение Йоды можно увидеть в фильме: то, как он с подозрительностью пожирает глазами Канцлера Палпатина на открывшейся конференции; его замечание, что джедаи стали чересчур самоуверенными — «даже самые старшие, даже самые опытные»; его решение не рассказывать Сенату об уменьшившихся возможностях джедаев; его выбор повести армию клонов на Джеонозис, чтобы спасти уцелевших друзей-джедаев. В отличие от всех остальных, Йода, кажется, имеет совершенно ясное представление относительно того, что вокруг происходит — хотя, даже если это и так, он все равно связан по рукам и ногам фатальной неспособностью предпринять против этого решающие действия. Йода наверняка осознает все промашки джедаев, придя к ужасному для себя выводу, что их Орден, в итоге, получит то, что заслужил.

А возможно, что, будучи высококвалифицированным преподавателем, Йода оставляет своим подчиненным возможность соединить части головоломки и определить для себя, достойны ли джедаи спасения. Мастер держит свое мнение при себе, пока один из его учеников не характеризует сражение на Джеонозисе самым неподходящим для этого определением. В этот момент Йода отказывается от свойственной преподавателю беспристрастности и в гневе произносит слова правды, которую пока никто еще не осознает.

Саван темной стороны упал.

«The Shroud of the Dark Side»
Part V. Much to learn, you still have

Метки: Эпизод II, дроиды, Анакин, Падме, C-3PO, Джанго Фетт

• Назад
• Вперёд